— Михаил, кто такой редактор?

— Совсем обобщённо — инженер текста, чья фигура за текстом не видна. Или, если прибегнуть к параллели из музыкальной индустрии, гибрид саунд-продюсера и звукорежиссёра — с узнаваемой профессиональной манерой, которая, тем не менее, работает на звук, на «вайб» артиста. И между тем у лучших редакторов, которых я встречал и у которых учился, при умении раствориться в чужом повествовании ему на благо, в их собственных текстах прослеживался запоминающийся индивидуальный стиль.

Меня, признаться, несколько смущает единодушие, с каким в иных «контентмейстерских» кругах сошлись на том, что редактор — это перво-наперво «менеджер текста» с чётким набором компетенций. Редактор — это родовое слово, объединяющее целый ворох профессий, часто несхожих между собой.

Редактор искусствоведческого издания и редактор-сценарист на онлайн-ТВ. Редактор в издательстве бизнес-литературы и редактор КВН. Редактор лайфстайл-журнала и редактор отдела локализации в телеком-компании. Роднит их разве только то, что они так или иначе работают челноками между миром смыслов и миром языковых конструкций.

В то же время мне импонирует идея редактора как специалиста, не боящегося осваивать соседние сферы: он что-то петрит не только в HTML, но и в CSS, а то и в JavaScript, умеет подобрать и отфотошопить иллюстрации к статье, владеет азами веб-аналитики, в состоянии записать подкаст. Эдакий «человек эпохи Возрождения на минималках» (кстати, здесь я допустил стилистическую ошибку: непонятно, «на минималках» относится к «человеку эпохи Возрождения» или только к «эпохе Возрождения»). Сам стремлюсь быть таким. Правда, я осознаю, что в моём случае эта тяга не результат насущной необходимости, а следствие акцентуации характера и проистекает из общей тревожности, из потребности контролировать процессы, в которые я вовлечён.

— Главная боль редактора: что раздражает, мешает работать, портит настроение?

— В самой работе уже почти ничто не раздражает. Частенько расстраиваюсь, когда прикидываю, с какой гримасой буду читать лет пять спустя те опусы, которые пишу сейчас.

А удручает меня то, что общая грамотность, не говоря уже о высшем стилистическом пилотаже, вытесняется из перечня реальных требований к среднему редактору. Реальных, а не декларируемых в описаниях вакансий. Предполагается, что необходимо «писать достаточно грамотно», а отшлифует текст корректор. Правда, на корректора-то чаще всего бюджета не остаётся, и в итоге грамотность текста оказывается «ничьей землёй». Образно говоря, её благоустроенность зависит лишь от того, насколько владеют языковым аппаратом автор текста и редактор.

И авторам, и редакторам часто недостаёт элементарного языкового чутья (нейросетки у них в голове недостаточно натренированы). Достаточного хотя бы, чтобы понимать, в чём разница между «палисадом» и «палисадником», отчего скверно пахнет словцо «копродукция», почему «кивать головой» — допустимый плеоназм, а «ножная педаль» — в большинстве случаев грубая ошибка.

— Три главных вывода, которые вы сделали, работая редактором.

— Любой текст можно улучшить, но улучшить можно не любой текст. Читается словно мудацкая пародия на дзенский коан, да? Поясню. Имея на старте исходный материал любого качества, редактор может соорудить из него статью. Но если сырьё совсем скверное и надо самому добывать фактуру, делать выводы за автора, заново создавать структуру, возникает вопрос, улучшил ты текст или написал новый. В духе известного «парадокса кучи», который в одной из формулировок звучит так: если складывать рядом песчинки одну к другой, как понять, в какой момент возникнет куча?

Профессионализм редактора виден по тому, как он реагирует на ошибки, которые допускает. Чем более вопиющие по меркам его уровня профессионализма, тем показательнее. Бывает, испытываешь испанский стыд за коллег. Ну или обычный стыд за себя. Это нормально. В 2005, что ли, году, уже работая литредактором, я осознал, что слово «двоюродный» пишется именно так — не «двоюрный». Притом что встречалось оно мне прежде сотни раз, но в письменной речи сам я почти его не употреблял. Вот такое слепое пятно у меня было. До сих пор неловко.

Чтобы научиться хорошо писать, надо много писать, а чтобы научиться хорошо редактировать, надо много редактировать и писать. Ещё раз: редактору нужно писать. Пусть даже не в то медиа, где он впахивает. Пусть не в тех жанрах, с которыми работает. Пусть в стол, хотя лучше не в стол. Это дикая субъективщина, но, по моим наблюдениям, когда редактор не пишет сам, его профессиональное развитие чаще всего стопорится. Высококлассных корректоров и литредакторов таких — сколько угодно, а вот редакторов более широкого профиля — маловато.

Четвёртый вывод: если главных выводов оказалось пять, а не три, то выбрать из них три «самых-самых главных» не всегда лучший путь. Но если вы таким образом, отчасти фрондёрски отвечаете на вопрос о «трёх главных выводах» не для публикации в своём же блоге или медиа, обсудите уместность такого нарушения формата с редактором. В свою очередь, если из своей профессиональной практики вы извлекли два важнейших вывода, ни к чему выдумывать третий.

Пятый вывод: никакой врождённой грамотности нет. Однако многие когнитивные функции, определяющие эффективность операций с грамматикой и, как частный случай, воспроизведением верного правописания, складываются на ранних стадиях развития мозга и могут быть развиты в большей или в меньшей степени. Одного-единственного, как на заре своих изысканий предполагал Ноам Хомский, модуля, который отвечал бы «за язык», в мозгу нет, но существует несколько центров, связанных с семантическими ассоциациями и событийно-речевым анализом, и это не только зоны Брока и Вернике, вообще же наш «внутренний лингвист» — это когда синхронная, а когда и асинхронная работа множества структур мозга.

Есть также начитанность, «насмотренность», осознанное и подспудное владение правилами языка. Врождённой грамотности, ещё раз, нет. А значит, нет места и отмазкам в духе «Ну не у всех же врождённая грамотность, справляюсь как умею».

— Что вас вдохновляет и помогает набираться сил?

— К счастью, таких занятий много.

Утренние занятия боксом два-три раза в неделю. Длинные велосипедные прогулки. Игра в го.

Кино. Из любимого — «Элкерлик» Йоса Стеллинга, «Священная гора» Алехандро Ходоровски, «Цвет граната» Сергея Параджанова, «Большой Лебовски» Коэнов, «Подозрительные лица» Брайана Сингера, «Армия теней» Жан-Пьер Мельвиля, «Бразилия» Терри Гиллиама.

О литературе даже и заикаться не буду. Правда, нон-фикшен читаю в последние годы гораздо чаще, чем художку.

Чрезвычайно умиротворяюсь, порубившись часок в Hotline Miami — хоть в первую, хоть во вторую часть.

А ещё я невероятно, до помрачения ума люблю спать. Почти как секс и русский язык.